Наш маршрут был из Дели на восток: вдоль Ганги к океану, на бенгальский залив; а потом на север -- в ашрам в предгорьях Гималаев. Посещением ашрамов лучше заканчивать поездку: отчасти потому что любой гость там расслабляется настолько, что никуда более ему ехать не хочется. А ещё потому, что невозможно понять духовную жизнь Индии без понимания самой страны.
Если привычное нам христианство опирается на догмы, и его монументальные храмы нередко подобны навеки застывшим египетским пирамидам, в Индии духовность растворена в самой жизни. Святы реки, на всем протяжении которых каждый день совершаются службы. Святы горы и пещеры, где, как и тысячу лет назад, живут отшельники. Святы деревья, отмеченные особой милостью Шивы, оставившего под ними свой лингам в виде круглого камня. И вправду река будет святой, если тысячелетия называть её Матерью -- в ежедневном ритуале пуджи сохраняя древнее осознание важной роли водных артерий в жизни человека! А мало ли гор и деревьев с круглыми камнями, где природа дает повод основать храм? Не стоит торопиться называть это язычеством: такое восприятие поддерживает не только экологию страны и бережное отношение к жизни, но душевную непосредственность и чистоту отражения настоящего момента, дающую возможность постоянного рождения чего-то нового.
Индуизм можно назвать самой живой религией человечества. Это религия, в которой самые древние формы веры сосуществуют с неизменной нацеленностью в будущее, отчего на его почве легко возникают не отрицающие его сути и его корней новые религиозно-философские направления, которые и открывают европейцам ашрамы.
ВАРАНАСИ. МАТЬ-ГАНГА
Мы посетили сначала Варанаси/Бенарес -- старинный культурный центр, протянувшийся вдоль высокого берега Ганги крутыми ступенями домов и храмов. Здания пирамидально уходят ввысь: летом, в сезон дождей, Ганга разливается, и вода поднимается на несколько метров. Низменный берег пустынный.
На восходе солнце освещает высокий берег, и город особенно красив с реки (а владельцы лодок к услугам туристов). В дневную жару берег пустеет, а на закате вновь становится центром культурной жизни. В близлежащих улицах допоздна работают лавки (Варанаси -- центр шёлковой и хлопчатобумажной продукции, и индийскую одежду стоит покупать здесь, где она дешевле). Тут же рядом открываются храмы, на берегу проводятся концерты (Бенарес -- родина ситара и Рави Шанкара) и всевозможные церемонии разнообразных религиозных направлений. Индусы неизменно называют Бенарес святым городом, и с этим трудно не согласиться.
Дважды в день здесь проходит пуджа Ганге. Священнослужитель внизу у воды, окружающие отвечают ему со спускающихся сверху амфитеатром ступеней. Потом они нисходят к матери-Ганге и опускают в темную воду зажжённые свечки на тарелочках из листьев, украшенных цветами: за души своих родных -- совсем так же, как мы ставим свечки в церкви. Детишки подрабатывают, предлагая тарелочки иностранцам, и просто пускают их плыть в своё удовольствие. Чтобы отдохнуть, я присела на камень, свесив ноги в воду,-- тут ко мне подошла девочка лет семи с тарелочками и, хоть я начала отказываться, спросила: а кто у меня есть из родственников. "Родители, брат..."-- отвечала я, застигнутая врасплох: как долго я не думала о них,-- и три свечки поплыли по воде. Девочка была вполне убеждена, что мама-Ганга заботится обо всех: об иностранцах тоже. Её, казалось, не беспокоило, что мои деньги остались у моих спутниц наверху. "Вы такая красивая",-- сказала она, разглядывая меня с любопытством, которое больше походило на любовь. "Ты тоже,"-- улыбнулась я и почувствовала, как слёзы навертываются на глаза.-- "Ты похожа на мою дочь..."
В чём загадка того, что это священнодействие на реке так трогает сердце любого, кто его видит? Может, в том, что из-за отсутствия столкновений чувства раскрываются, и душа снимает свой бронежилет? Или в изначальной естественности этой забытой нами древней церемонии? Когда в белые ночи в Ленинград приезжал руководитель ашрама, где мы были потом, он поклонился Неве, коснувшись её воды: и сделал это так естественно, что гуляющие жители нашего города рядом с ним показались иностранцами. Они словно не знали, зачем они тут: что им делать и как относиться к Неве, любоваться которой они пришли. Глядя на это, сопровождающая нашего индуса колумбийка сочла, что в белые ночи по городу ходят в основном туристы. Мы не стали их переубеждать...
Ганга является средоточием и других церемонией. Наиболее известен Бенарес ритуалом сжигания умерших: души которых мать-река потом уносит к океану, принимая под своё покровительство мертвых, как и живых. Недаром она течёт с высочайших гор мира -- согласно мифологии, с небес -- к океану: где возникла жизнь и который объединяет своими водами всю землю, сливая души людей в космическое единство. Символически, Ганга -- река жизни, совершающая мировой круговорот. В специально отведённом месте близ храмов сложены поленницы хвороста; покойников обмывают в воде, сжигают, и пепел уносит вода. (Мы видели это с лодки, проплывая мимо: это столь по-бытовому просто, что не вызывает никаких особых чувств; а что меня поразило, так это чистота и свежесть воды даже вблизи места этой церемонии.)
К Ганге выходят праздничные процессии. В первый же вечер нас удивило великолепие семи повозок: на одной из них возвышались куклы в человеческий рост, на других ехали люди в красочных нарядах. Мне объяснили, что это одно из вишнуитских течений проводит праздник. Девушка, одетая Ситой, ехала рядом с колоритным стариком, который изображал царя Даширатху: они иллюстрировали эпос о герое Раме, спасшем свою супругу Ситу -- а вместе с нею и весь мир -- от демона Раваны. На слоне восседал руководитель. Рядом шли молодые люди в оранжевом и раздавали рисовый прасад. Колонна трижды описала круг у реки.
ЧУДОТВОРЕЦ-ШИВА
Плотно застроенный домами берег в Варанаси чередуется с широкими проходами к реке: они называются гхат'ы, и главный из них, Кедар гхат (Main ghat для иностранцев) -- назван по имени Кедарнатха: великой формы творца Шивы, ко храму которого подводят высокие ступени от реки. Другим концом он выходит на обычную узкую улицу: его даже можно не заметить. В центре его алтаря стоит шивалингам -- самый частый атрибут индуистских храмов. Священнослужитель поливает его водой матери-Ганги ("оплодотворяет"!) и краской ставит на лбу прихожан точку-тику. Она различается в разных храмах -- и по её виду понятно, кого из богов сегодня почтил человек. Когда, посетив этот храм, я потом выясняла дорогу, какой-то индус, раздававший рекламу ситарных концертов на реке, спросил меня: "Вы любите Шиву?"
Шиву нельзя не любить: он -- тот, кто сочетает древность индуизма с его современностью. Повсюду можно встретить повященные ему деревья с ленточками и лежащие под ними раскрашенные камни-шивалингамы. Вроде бы ничего особенного, если не знать, что поклонение камням и деревьям -- форма религии, присущая первобытному миру. Она напоминает о тех незапамятных временах, когда человек стал использовать камень как первый инструмент -- а булыжники, покрашенные красной охрой и имитировавшие убитых зверей, помогали ему в репетиции охоты: древнейшей религиозной церемонии людей. От этой древней веры в волшебство камней идёт современная любовь к талисманам и легенды о сокровищах, приносящих их владельцам удачу и власть над миром -- которую первобытному человеку дал взятый в руку кремень.
А дерево -- давало кров и согревало. Оно хранило огонь, разгоревшись от молнии, а потом -- от разведенного костра. Огонь, некогда воссылавший жертву к небесам, и ныне играет роль в ритуалах индусов. На другой вечер, когда мы шли по берегу Ганги, мы увидели в темноте большой костер, вокруг которого проходила какая-то церемония: мне не удалось её толком рассмотреть, так как мои спутницы заметили, что в этой толпе женщин нет, и решительно повернули обратно. Вероятно, это была шиваитская церемония. Потом, в Пури, я видела костры по четырем сторонам храма Кали.
Почитанию камней и деревьев -- сотни тысяч лет. Покинув деревья джунглей ради простора саванн и освоив землю, люди обожествили небо, заранее предупреждавшее их о завтрашней погоде -- но это не уменьшило их пиетета к деревьям. По древним поверьям, боги спускались к человеку с неба по деревьям, когда-то бывшим его домом (о чём напоминают папиллярные узоры: линии судьбы на наших ладонях, присущие лишь древесным животным -- и человеку). Потому мы и сегодня не можем лишить себя подсознательной надежды, что если завяжем ленточку на дереве близ какого-нибудь святого места, нисходящее туда божество исполнит нашу просьбу. Такие деревья есть по всему миру, в том числе и христианскому -- но, быть может, только в Индии их можно видеть прямо на улицах городов или тропинках деревень: и камни подчеркивают их святость. Такое дерево может прорасти сквозь крышу храма или теснить ближайшие постройки -- и никто не подумает его срубать.
Почему в Индии эти деревья посвящены Шиве, и камень стал его фаллическим символом? История такова: после того, как человек осознал и стал почитать природу вокруг себя -- гром, ветер, солнце -- и наделил природные силы символическим смыслом, обожествив их, он захотел возыметь над ними власть. Шива -- аскет, помогающий людям овладеть силами природы. Эта идея объединяет главную триаду индуизма: творца-Брахму, созидателя-Вишну и разрушителя-Шиву.
Появление Брахмы -- бога закона -- связано с развитием брахманизма: ритуальной стороны религии, как метода возобладать над невидимыми силами, и наладить с ними взаимодействие. Ритуалы заставили богов уступить человеку, они стали выше богов: так над ними возвысился Брахма, олицетворивший сами обряды и воплощенное в них знание, и оформилась каста брахманов. Женой Брахмы стала Сарасвати -- богиня речи, азбуки деванагари и Вед. Его символ -- белый лебедь: птица, зимой летящая на юг, а летом -- на север, обозначая закон чередования времен и равновесие жизни и смерти. Брахме принадлежит все знание о мире, а потому и наша сознательность. В мифе о сотворении он рождается из лотоса, вырастающего из пупа спящего Вишну, плавающего в вечности по мировому океану на спине змея Шешы (образ змея -- ипостась Шивы). Так просыпается из небытия разум. Неслучайно Брахме сопоставляется гуна саттва: ясность -- название которой родственно нашему слову свет.
В образе Брахмы культура оградила людей от произвола стихийных сил: древнейших "языческих" богов индуизма. Но сама внутренняя энергия, дающая возможность человеку быть независимым от качественности мира, оставалась древней, природной, магической. Ею продолжал владеть самый могучий из богов -- Рудра, яростный бог весенних гроз, сексуальных игрищ диких зверей и плодородия. И хоть был он демоном-асуром, но силой доказал свое право участвовать в жертвоприношении светлых богов, разметав их жертву и угрожая уничтожить все на свете, если они вздумают обходиться без него. Поскольку его энергия становилась отчасти управляемой и в лоне цивилизации приносила пользу человеку, он получил эпитет Шива -- "благой, приносящий счастье". Шиве стали поклоняться те, кто взращивал в себе силу: йоги, пытавшиеся установить контроль над жизнью не извне, а изнутри, не с помощью культурных средств, а прямым путем, физически.
Так Шива дополнил Брахму, воплотив внутреннюю способность человека к трансформации. Шиве условно сопоставляется гуна раджас, неслучайно созвучная нашему слову "страсть". Исполняя аскетические обеты, герои получают от него силу, дающую им власть даже над дэвами-богами. Сопутствующий Шиве бык Нандин олицетворяет могучий потенциал его энергии из глубины веков, а традиционно обвивающие шивалингам змеи, меняющие свою кожу, символизируют вечное обновление жизни. На берегу Ганги обращает на себя внимание открытое святилище Шивы, где в окружении множества лингамов стоит его раскрашенный бык -- Нандин. И тут же на пристани, среди лодок, бродят похожие на него коровы...
На новых храмах символ Шивы -- ом, звук постоянного творения, всегда присутствующий во всем. Танцем на груди убитого асура, который также часто живописуют скульптуры храмов, Шива разрушает и строит миры, и с силой его не может тягаться никто. Однажды Брахма и Вишну заспорили, кто сильнее, тогда перед ними возник огромный пылающий шивалингам. Лебедь-Брахма пытался взлететь до его вершины, Вишну, обернувшийся вепрем (одно из его воплощений), чтобы достать до основания -- но цели они не достигли. Энергия Творца бесконечна, она исходит из бесконечности и устремляется в нее.
Ом замещает более древний атрибут Шивы -- трезубец. Это неизменный атрибут йогов, и в Варанаси я видела даже, как йог ехал на велосипеде, держа в руке трезубец: в сутолоке индийской рыночной улицы ему это не мешало.
Для западного взгляда трезубец Шивы делает его похожим на Нептуна. В верховьях Ганги -- в Ришикеше -- статуя Шивы даже сидит на помосте над рекой, держа в руке трезубец. В ипостаси змея Шеши Шива плавает по пустынным водам мирового океана до начала творения мира. Однако сексуальная символика сближает его не с морскими, а с подземными водами и энергией недр Плутона. В любом случае древняя символика трезубца напоминает о третьей, невидимой власти за гранью этого мира, за пределами Неба и Земли, которая вызывает к жизни даже то, чего еще не было и быть не может. Способность к регенерации делает Шиву целителем и чудотворцем -- что и подтверждают его волшебные деревья с ленточками.
Хорошей иллюстрацией этих его качеств на уровне современного бытового восприятия служит индийский фильм, сделанный в западном ключе фантастического боевика (его недавно показывали у нас по телевизору). У девушки убивают жениха в день её свадьбы. Обезумев, она бросается в храм Шивы и в экстатическом танце, с трезубцем в руках упрекает творца в несправедливости. Желая слиться с любимым, она разбивает голову о камни храма. Но у молодого человека есть друг -- врач-экспериментатор: он тщательно сохранил его тело и мозг, в надежде узнать, имя убийцы. Подобрав девушку и убедившись, что её сознание восстановить уже нельзя, он решается пересадить в её голову мозг её жениха. Операция проходит успешно. И заново рожденное существо с удесятеренной силой расправляется со своими врагами: которые в свой предсмертный час с ужасом узнают убитого в его очаровательной невесте. Что и говорить, без Шивы тут не обошлось!
ВОИТЕЛЬНИЦА-ДУРГА
Другой повсеместно почитаемый образ -- Кали-Дурга, к которому у западных людей не всегда верное отношение. В одном из центральных проходов к реке, рядом с алтарём матери-Ганги с кувшинами воды в каждой руке, обращает на себя внимание её несерьёзно-маленький и отделанный кафелем алтарь. Кали изображается чёрного цвета, с высунутым красным языком, окрашенным кровью её жертв; на её шее -- ожерелье из черепов. Этот её традиционный вид не должен пугать гуманистически настроенного туриста. Ведь это -- мать-земля (недаром её именем названа Калькутта) и десятирукая защитница богов, держащая в руках все их оружие и сражающаяся с асурами -- первичными энергиями, побеждая которые, она творит материю мира. Она уничтожает их свободу и беспредельность -- и её земные творения конечны: дети Земли возвращаются в землю. В ипостаси богини времени, Каларатри, она разрушает мир, помогая Шиве -- но сохраняет для вечности семена всего живого, как старшая хозяйка в доме (последнее сравнение -- образ индийского мистика Рамакришны). Её материя и время хранят качественность мироздания, вновь и вновь воспроизводя его таким, как оно есть.
Из храмов, которые стоят не на реке, наиболее примечателен старинный храм Дурги. Он красно-оранжевый снаружи и темный внутри. Резные колонны поддерживают крышу центрального алтаря, где висят колокола разного размера. Верующие дотрагиваются до них при подходе к святыням, и обходят вокруг стен алтаря, в углублениях которых стоят почерневшие от времени статуи (их обычный набор -- Шива, его жена Парвати, их сын слоненок Ганеша), и прикасаются к ним, как христиане -- к иконам. А у входа и в первом пределе храма продаются цветы и гирлянды, которые бросают богам, украшения и даже воздушные шарики. Эта внешняя детскость странно и радостно контрастирует с внутренней вековой мрачностью храма. Но Дурга -- мать, и люди для неё -- дети. Такое сочетание старых стен и новой жизни очень типично для Индии.
У входа на ступеньках этого храма неизменно сидели полицейские -- они охраняют все древние святыни. Прежде всего от иностранцев: индусы консервативны в своих чувствах. В сумерках, в разгар вечерних служб я прошла мимо них беспрепятственно, даже в мыслях не имея, что кто-то может меня остановить. Но днём, когда мои спутницы с сомнением осматривали храм: можно ли туда войти, блюстители порядка нас не пустили.
Недалеко оттуда -- храмовый комплекс Ханумана, который тоже стоит посетить. За высокими воротами два здания, желтое и голубое. Оба низкие -- так как обезьяний бог Хануман символизирует тело, и алтари практически на улице. Вместо обычных статуй, здесь иконы: порой тёмные от времени, они похожи на христианские -- и само это место мне по духу напомнило наш Никольский собор. На иконах хитроумный Хануман, выручающий героя Раму в борьбе с силами зла, одним пальцем подымает гору, летает по воздуху и не боится стихии огня. Этот хвостатый бог и вправду имеет что-то общее с нашим чудотворцем Николой Морским, спасавшем моряков от стихии: может, потому, что и ему молятся об исцелении и практической помощи. А молятся индусы поразительно похоже на нас -- вероятно, люди вообще одинаково обращаются к Богу на разных концах Земли (особенно если взять индивидуальное содержание молитвы).
Творец-Шива, мать-Дурга и Хануман -- самые почитаемые боги Индии. Их храмы встречаются чаще всего: очевидно потому, что образы плодородия, воплощаемого шивалингамом, матери-Земли и обезьянньего бога наиболее древние по происхождению. На горе близ Харидвара (в верховьях Ганги) есть храм Матери, где божество в алтаре представляет камень с двумя точками-глазами, бог весть какой древности, выкрашенный в её традиционный оранжевый цвет. Глаза -- первое, что различают и начинают рисовать дети, когда хотят изобразить живое существо (человека). Это доносит до нас восприятие древних людей, которым этой символики было достаточно. Как, впрочем, и современным индусам, которые приезжают почтить святое место. К храму змейкой ведёт ограждение, чтобы рассредоточить толпу и облегчить работу священнослужителя, благословляющего прихожан воздушным рисом с цветочными лепестками. А ниже -- более новый храм с привычным изображением Дурги в виде чёрной Кали с красным языком. На террасе храма мы увидели группу йогов, нашедших здесь хорошее место для отдыха или медитации: рядом с ними стояли их трезубцы.
На табличке перед входом в храм там изложена история о том, как Дурга побеждает асуров оружием богов -- или умом, который в древних мифах неразделим с хитростью. Прикинувшись красавицей, она сеет вражду между асурами Шубхой и Нишубхой, и те, сойдясь в решающем бою, убивают друг друга. Так в упорядоченном мире видимой материи нейтрализуют друг друга хаотические силы природы -- из которых мать-Дурга творит мир.
Согласно этимологии, асуры (от "аса" -- "огонь") -- это жизненные силы, на которых основывается творение. Дэвы (от понятия "небесный свет") -- внешние потоки, которые управляют этой энергией свыше. Борьба дэвов и асуров -- в центре сюжетов индийских мифов: внешних, светлых силы (Небес) -- и внутренних, тёмных энергий (Земли). Эта поляризация сил выражает извечную борьбу добра и зла, служащую толчком всякого развития. В мировой мифологии её живописует образ битвы небесного и подземного царей, который мы найдём в любой культуре и который исторически отражает борьбу народов между собой. О нем повествует главный пра-индоевропейский миф о сражении громовержца со змеем (откуда возник и христианский образ Георгия Победоносца).
Но -- обратим внимание! -- Индия и Восток в целом отличается от Запада тем, что там противоборствующие силы сосуществуют: одна не отрицает другую (как Бог -- Сатану). И даже змей Вритра в "Махабхарате" предстает мудрецом, принимающим своё поражение: уча своего победителя, царя богов Индру, бренности земного бытия. Воистину, нашему Дьяволу, который решается лишь на соблазн -- а не на дело, далеко до Вритры -- которому приписывается авторство трактатов по медицине!
Удивительно спокойный характер борьбы мировых сил отражает и миф о Вишну, который в поздних мифах замещает Индру и Дургу в битве с асурами. Как Индра или Зевс, Вишну живет на горе, правя миром с высоты. Он летает по небу на орле Гаруде -- царственной птице многих древних громовержцев. Как прежде царь богов, Вишну вершит законностью. И подобно матери-Дурге, созидатель-Вишну убивает асуров ради творения мира. Он заключает с ними договор: если он не уступит асурам в битве (а победить он их не может, в силу их первичности), они исполнят любое его желание. Вишну остаётся непобежденным, и его желание неизменно: убить асуров. Асуры соглашаются -- единственное их условие, чтобы это произошло на сухом месте. По логике мифа, такая просьба естественна: для сотворения мира необходим остров суши. Но где же его найти в пустынном океане первозданных космических вод, где происходит эта битва? И Вишну отсекает им головы у себя на коленях.
Этот акт в пуранах ассоциируется с жертвоприношением, а также с гостеприимством: дэвы выступает в роли гостей на земле асуров, распоряжаясь теми дарами, что предоставляют им гостеприимные хозяева. Если учесть, что исторически образ борьбы богов с их врагами отражает реальные столкновения "своих" и "чужих", такое представление подчеркивает необычно мирные черты этого противостояния. Чтобы наделить мировую битву добра и зла характером гостеприимства -- европейскому уму не обойтись без философского понимания взаимодействия идеи и энергии, духа и материи: составляющих необходимые крайности непостижимого бытия!
Асуры равноправны богам и даже изначально сильнее их. Они могут побеждать дэвов и приобщаться к их небесному бессмертию. И такое мировоззрение -- ключ к пониманию того, как культура Индии, пропустив сквозь себя два мощных потока завоевателей: великих моголов и англичан, осталась практически незатронутой ими в своей основе. Она продолжает демонстрировать духовные достижения прежних веков, словно не прошло тысячелетий -- в отличие, скажем, от Китая, не раз сменившего идеологию и в общей массе забывшего и даосизм, и чань-буддизм. Ныне в индийских фильмах, что показывают у нас, виден и американский мордобой, и европейский костюм, и обнаженное тело -- а в жизни сари до пят и рубахи с широкими штанами, и коллективистская готовность помочь. Я помню, у меня сломался фотоаппарат -- сколько индусов приложили усилия, чтобы найти подходящую мастерскую в глубине их маленьких лавочек и попытаться его починить! Кто победит: всемирная американизация или их боги, остающиеся преданными участниками тех же суперсовременных боевиков? Надеюсь, западный образ жизни пройдёт насквозь этой страны, просто не заметив её и не коснувшись её души: как ханство моголов и колонизация англичан.
СТАРЫЕ И НОВЫЕ ХРАМЫ ИНДИИ
Индия хранит всех своих богов: иногда говорят -- их шестьсот, иногда -- шесть тысяч. В Индии много храмов -- и древних святынь, куда полиция, консервативно храня порядок, не пускает туристов. И более новых, где запрещено лишь фотографировать. И совсем современных, где не грех фотографироваться даже индусам. И маленьких бытовых святилен, соседствующих с магазинчиками и столовыми или являющихся частью жилых домов.
Построить храм: любому богу -- может любой человек, так же как и исполнить нехитрую службу. Индусы причащаются водой, рисом, цветочными лепестками и любыми фруктами: бананами, кокосами -- всё это чистая пища, прасад. Они дотрагиваются до колокольчиков, висящих на подходе к алтарю: сообщая божеству о своем появлении (или отгоняя злые силы, чему во всех религиях служит колокольный звон), обходят вокруг храма по часовой стрелке, почитая все встретившиеся по дороге изображения богов, и при выходе ещё раз звонят в колокол. Священник краской рисует на лбу точку-тику, одну или несколько, или полоску; обычно она отмечает третий глаз. В особых случаях служат молебен -- пуджу, к изображениям богов бросают цветы и плоды. Всё это занимает совсем немного времени, но его индусам хватает, чтобы совершить духовный акт: поскольку он почти не требует специальной настройки.
Входя в христианскую церковь, мы закрываем за собою дверь и оставляем за нею мир. Нам требуется время, чтобы сосредоточиться на особой реальности. Жизнь для нас -- одно, а храм -- другое, поэтому столь сложно туда порой зайти. В Индии нет психологического барьера между храмом и улицей. Для религиозного ритуала не нужно никакого особого состояния, потому что общая атмосфера жизни, тонкая и раскрепощающая чувства, а для делового европейца по-детски сентиментальная, наполнена естественной религиозностью и не входит в противоречие с любой духовной церемонией. На улицах разыгрываются религиозные инсценировки из индийского эпоса и ходят живые участники древней истории -- и за наше путешествие мы ещё неоднократно встречали героев Рамаяны.
В старых ("намоленных") храмах, особенно горных, столь высокая концентрация энергии, что ничего не почувствовать в них, вероятно, просто невозможно. Но удивительно приятны и современные, являющие некий синтез религии, науки и жизни -- и отчасти напоминающие наши ДК.
Так, совсем рядом со старинным храмом Дурги выстроен новый: Тулси Манас, двухэтажный и просторный. Сидящая внизу кукла отшельника, двигающая рукой, зазывает на второй этаж, где десяток комнат с множеством механических кукол разыгрывают историю Ситы и Рамы. На стенах -- картины на эпические сюжеты, которые комментируют цитаты из Вед. И всё же это -- храм, а не театр и не музей. Об этом напоминают не только алтари внизу и духовное содержание цитат, но и боги, присутствующие в сюжетах вместе с героями, кроме самих участников "Рамаяны": так бог в пламени защищает Ситу, когда она доказывает свою верность, вступив на огонь костра. Чтобы войти в здание, надо снять обувь -- как и в любые святые места: от маленьких святилен до Тадж-Махала.
Ещё более современный храм -- большой и светлый "Золотой храм" Шивы на территории Университета, со многими пределами и статуями всех богов. Мудрость Вед, украшающая стены, там написана на хинди и английском. Полупустой, он напоминает актовые залы наших университетов или публичных библиотек. Это впечатление усиливало то, что я была там в дождь, поливавший рогатую статую Шиванандина и редких индусов, которых дела занесли туда в выходной. У центрального алтаря, на фоне шивалингама фотографировалась какая-то семья вместе со священнослужителем. Поразил меня и сам Университет, который не осмотреть без рикши: столь обширна его территория с двухэтажными домиками, утопающими в зелени.
С точки зрения синтеза науки и религии достоин упоминания маленький храм Гайятри -- матери Шивы, рождающей энергию этого владыки мира, предшествующую творению. Она изображается пятиголовой: четыре её лица смотрят на четыре стороны света, а пятое -- вверх. В этом храме привлекают внимание картины-иконы с философскими схемами мироздания. На одной -- модель Солнечной системы со всеми её планетами (и богами), земной шар и карта Индии. На другой -- общечеловеческий образ Мирового Древа: сверху нарисованы "райские" птицы, на ветвях написаны качества, создающие целостность творения. Оно напоминает каббалистическое древо: ветви которого -- сефироты -- называются "сила", "щедрость" и т.д.-- индийские названия аналогичны. (Хотя они названы через качества людей, это мировые эманации -- и с точки зрения астрологии соответствуют архетипическим свойствам планет: Марса, Юпитера и т.д.).
В Индии святость своей земли естественно расширяется до святости страны и Вселенной. Так, в Варанаси есть храм Матери (Матри мандир), основную площадь которого занимает большой макет Индии со всеми её реками и горами. Панораму местности мы видели в одном из храмов Харидвара -- в Гималаях. Имя этого города означает "дверь в небеса": он был основан там, где по преданию, семь мудрецов низвели с Небес на Землю Гангу. Она разделяется на семь рукавов в этом городе, сама местность которого несомненно священна для индусов. Для туриста эта панорама напомнит по-детски игрушечный музейный макет: где тоненькая струйка воды не имеет ничего общего с грозным величием стихии, связующей землю и небеса. Он вызывает не божественный трепет, а улыбку.-- Но эклектика новых храмов Индии, как и новодел её бытовых раскрашенных алтарей, не мешает воспринимать духовность из глубины веков.
Она подчеркивает жизнь религии, отражающей наше время. Мы привыкли, что чем старше церковь, тем легче нам проникнуться её верой и святостью. В Индии это не так. Вера там не в стенах храма: не в иконах или скульптурах богов -- которые редко являют шедевры искусства, но в воздухе. В привычно-сосредоточенном молитвенном жесте торговца, который окуривает палочкой свою лавку, прежде чем начать работу. В земном поклоне молодых людей перед одной из множества маленьких пустых святилен из побеленного камня: где сейчас явно никто не служит, но в жару прохладно из-за её толстых стен -- и куда они приглашают меня передохнуть, перекусить и поболтать. В том, как полицейский, некогда занимавшийся йогой и подбросивший нас на своем джипе до ашрама, задал риторический вопрос: "Вы любите медитировать?"-- а потом почтительно испросил у его руководителя благословение. Неверующих индусов встретить сложно: для них верить столь же естественно, как и жить.
Может, поэтому Индия -- страна, где Бог до сих пор воплощается на Земле. Он может явиться в любом человеке, и одно его воплощение не ждет, пока умрет другое. Христианский мир почитает умерших чудотворцев, причисляя их к лику святых,-- Индия чтит живых. Западный мир окружает ореолом страшной тайны посвящение в духовное знание (и от этого оно порой приобретает зловещие и извращенные формы). Для Индии это -- вполне обыденный процесс. Его цель -- передача духовного потока, которое может быть вполне незаметным (и не сопровождаться острыми переживаниями, который ждёт и требует от мира духа и души мировоззрение Запада). Даже религиозные взгляды не столь ценны, как сам этот поток -- который, спускаясь с небес на землю, и в самом деле творит чудеса.
Понятно, не всякий йог обладает способностью к материализации предметов и известностью Саи-Бабы. Но похоже, любая духовная практика в Индии автоматически развивает в каждом своем адепте способности целителя. И, конечно, нигде нет столько духовных учителей, украшенные портреты которых можно видеть и в храме, и в шатре, и даже в столовой. Кто же может запретить вам хранить фотографию уважаемого человека, чье мысленное присутствие низводит к вам щедрость небес и освобождает энергию на добрые дела? Право человека основать свою религию подтверждает само мировоззрение индуизма.
Ведь не столь важно, во что мы верим: какой образ приписываем не имеющему образа Богу, с какой временной идеей связываем его вечное существование. Важнее, чтобы была вера: простая вера ребенка, как вера индуизма -- которая опирается не на мысль, а на эмоциональную причастность к изменчивому потоку жизни, в разное время создающему разные концепции. Эта включенность восприятия разрушает барьеры на пути естественного потока жизни, который течет сам собой. Потому она может лечить и творить чудеса. Вера индуизма не есть вера в идею. Только зная это, можно понять, как она дожила почти неизменной с древности и до наших дней.
