В Индии -- десятки ашрамов в каждом крупном городе: куда больше, чем наших монастрырей. В любом месте можно найти духовные общины всех известных направлений (например, кришнаитские или популярного у нас общества Брахмакумарис -- они есть и в Дели, и близ Бенгальском заливе, где мы были, и на западе Индии). На Бенгальском заливе я видела ашрамы с хижинами, подобными обычным деревенским домам: из глины или коровьих лепешек с соломенной крышей. Я как-то заглянула в одну из таких хижин, свободно стоявших недалеко от пирамиды Конарака рядом с маленьким храмом, к которому меня притянули статуи крылатых солнечных коней. В избушке на земляном полу сидели три йога, один лежал посередине на возвышении. Они мешали в ступке какой-то пепел, который молча дали мне попробовать. В Пури в ашраме с такими домами я видела одетых в форму детей: там была школа.
Столь непритязательны ашрамы, конечно, лишь для индусов: для иностранцев есть ашрамы из бетонных домов и со всеми удобствами. Правда, когда наша группа психологов ночевала в Дели в ашраме Шри Ауробиндо, всех уложили в одну комнату -- но это мелочи.
Центр интегральной йоги, где мы провели две недели, расположен в предгорьях Гималаев в Ришидваре: между Харидваром и Ришикешем -- красивейшим городом в верховьях Ганги, незабываемое впечатление от которого создаёт близость ярко-голубой реки и покрытых зеленью гор. Ришикеш -- значит "город риши: мудрецов". Согласно легенде, семь мудрецов-риши некогда собрались вместе для того, чтобы низвести Гангу с небес на землю и основать в этом месте город, куда бы съезжались люди для обмена духовной практикой. И в маленьком Ришикеше много храмов -- даже главная гостиница построена в виде чего-то среднего между пирамидой индуистского храма и ступенчатой буддийской пагодой. На арке центрального храма, обращенного к реке -- колесница, на которой Кришна призывает к битве Арджуну. А внутри -- многочисленные алтари с богами и скульптурные группы посреди цветущей зелени: и при всём моём знакомстве с индийской мифологией я разобралась далеко не во всех сюжетах и диалогах между мудрецами и героями, которые там изображены.
Своеобразие Харидвара, который лежит ниже по течению и имя которого переводится как "дверь в небеса", тоже создала река. Поскольку мудрецов было семь, Ганга разветвилась в этом месте на семь рукавов -- и в Харидваре довольно легко заблудиться, приняв один за другой. Центр Харидвара можно найти по часам на башне: маленький раскрашенный Биг Бэн -- всё, что осталось от английской колонизации, если не считать аккуратных полицейских, которые свято блюдут свои обязанности, во время скопления народа не пускают за ограждения и при случае могут подсказать маршрут. Рядом -- центральный храмовый комплекс, занимающий часть набережной, входя на которую, надо снять обувь. Харидвар шире Ришикеша, где Ганга хранит своё единство, но по сторонам его -- тоже горы, а в горах -- храмы. Вечером они освещены, и это производит сказочное впечатление: гор не видно, и храмы будто бы висят в небесах. Когда мы въехали в Харидвар -- в 12 ночи, уставшие от дневного путешествия из Агры,-- это было подобно фантасмагории: словно мы уже спим, или ещё не проснулись.
Харидвар -- город, где можно встретить европейцев: для западных людей он достаточно комфортен, поскольку на севере Индии прохладнее и, как небольшой город, он менее пугает иностранцев красочным хаосом своих улиц и базаров. За Ришикешем вверх по течению Ганги стоит множество палаток, где дикарём селится западная молодёжь: вероятно, это не запрещено, и во всяком случае их видно лишь с реки -- а не с серпантина круто взбирающейся вверх горной дороги.
От Харидвара до Ришикеша -- 25 км по дороге, Ришидвар -- название которого можно перевести как "дверь мудрецов" -- как раз посередине. Центр интегральной йоги, где мы были, расположен на высоком берегу Ганги -- за пару километров от Ришидвара и главной дороги, посреди сельской местности. Река сокращает расстояние, и пешком от ашрама до Харидвара -- 40 минут, если идти вдоль каменистого берега Ганги по лесной тропинке, где жёлтыми цветами покрыты кактусы и летают иссине-голубые птицы. В память о Шри Ауробиндо ашрам называется "Aurovalley". Не Ауровиль -- "город Ауробиндо", расположенный на юге Индии близ Пондичери, а "долина Ауробиндо". Этот небольшой ашрам основан недавно -- в 1986 году. Его руководитель родился в Гималаях, с юности жил в Ауровиле, а потом решил вернуться в родные края, и нашёл подходящее место для ашрама -- место, что ни говори, действительно замечательное! На севере заметно прохладнее, чем на юге, и мы с удовольствием купались в Ганге и ходили по лесу (хотя индусы с присущей им осторожностью сказали, что в лесу водятся змеи и тигры, но разве русских людей это остановит?).
В ашраме вдоль дорожек цвели кусты, в окрестных полях бродили коровы, на деревьях близ центрального здания висели лозунги: "Om namo Narayana" (молитва Вишну-Нарайяне, объединяющем всех людей) или "All life is yoga" (вся жизнь -- связь с Богом). Этот лозунг соответствует тому единству жизни и религии, которое я ощущала в Индии. Всё же я не была вполне уверена, правильно ли делаю, что собираюсь две недели жить с психологами в ашраме -- вместо того, чтобы свободно остановиться в Харидваре или прекрасном Ришикеше. Занимаясь не йогой Шри Ауробиндо, а астрологией архетипов, как войти со своим уставом в чужой монастырь? Хотя в Индии ашрамная жизнь менее специальная вещь, чем у нас: и Свами Брахмдэву -- коротко Свами Ди, который встретил нас по-домашнему тепло, было вполне естественно вместо семьи создать ашрам. (особенно, если взглянуть на его гороскоп, что я сделала уже в Ленинграде. Но следует добавить, что до того я решительно не различала индивидуальные черты его характера -- более безличного человека я в жизни не видала). Порой с ним в ашраме живут его младший брат и другие родственники -- что лишь поддерживает образ очень широкого дома и семьи -- которая чудесным образом распахнута для всех.
И мои колебания развеялись довольно быстро: я чувствовала себя на своём месте в этой долине Ауробиндо, которая, казалось, принимала всех -- со всеми их сомнениями, психологическими и в целом христианскими взглядами и творческими устремлениями. По ощущению внутренней свободы, которую даёт любое духовное место, Ауровэллей вполне соперничал с нашими монастырями, если не превосходил их. Остановись я в городской гостинице, я бы чувствовала себя в большей зависимости от внешних условий.
Надо сказать, что устав в ашраме всё же был: пить, курить, есть мясо и заниматься сексом и политикой в нём запрещалось, как гласила табличка на центральном здании. На восходе в храме проходила часовая медитация в молчании. За ней следовали асаны -- на крыше здания, освещенного лучами солнца. И вечером киртан: медитативное пение мантр -- тоже в храме, который представлял из себя комнату, занимающую второй этаж, с ковром и подушками для сидения и большими портретами Шри Ауробиндо и Матери Миры. Но это действительно был храм: по своей яркой энергетике. Как-то я пошла туда помедитировать одна: мне пришлось прикладывать немалые усилия, чтобы бороться со сном, хотя дело было днём. Во время покоя медитации туда очень любили приходить две собаки, приблудившиеся к ашраму. (Бразилийка Зина, готовившая еду, говорила, что они в прошлом перевоплощении были йогами, да видно, в чём-то согрешили, и родились собаками, но к духовной практике всё же вернулись.)
Портреты Ауробиндо и Миры висели и на первом этаже в столовой -- Мать глядела на нас со всех сторон. Это в первые дни даже несколько доставало, и одна из наших девушек спросила: для чего столько фотографий? Свами попросту сказал: где портреты, там и Мать. Потом, для объяснения, кто такая Мать, он использовал слово "сonsciousness"-- "сознательность". Но вряд ли это полностью удовлетворило спрашивающую, и Свами Ди посоветовал ей просто подольше посмотреть на фотографии. Я тоже увидела что-то отталкивающее в прямоте взгляда Миры, на лице которой была резко обозначена не то улыбка, не то скорбь. Но посмотрев подольше, я увидела за ними любовь. Элемент напряжения был связан с самой идеей её работы -- образом трансформации клеток: это была раздражительность преобразования, разрушающего всякое сопротивление частей целого, чтобы высвободить их активность.
Объяснение Свами о Матери было близко идее: всё есть сознание -- в которой индуизм стыкуется с западной философией. Свами посетил много стран и строил методы обучения иностранцев, отчасти ориентируясь на английскую духовно-психологическую школу Финхорна: может, поэтому он объяснял так -- может, с русской позиции он объяснил бы и как-нибудь по-другому. На самом деле Индия и Россия гораздо ближе, чем Индия и Запад, и зачастую обидно, что восточные учителя обращаются к нам, как к западным людям, и мы даже в этом копируем западные, более формальные модели общения. Таков был английский "talking": беседа с ответами на вопросы -- но наши люди, в отличие от западных, вовсе не склонны задавать простые вопросы и получать простые ответы. И мне в начале первой же такой беседы показалось, что столь нудного разговора я просто не выдержу. К счастью, как переводчику, мне быстро стало ясно, что Свами не просто говорит: он одновременно делает то, что говорит.
Чем дальше я переводила, тем больше это видела -- мне стало интересно доносить его волну. На самом деле, не столь важна была буквальность слов, к которой привычна наша техническая интеллигенция, изучавшая научный перевод,-- сколько то, что за этим стояло. И в дальнейшем, чтобы верно передать информацию, я смягчала для Свами острые вопросы нашей группы и эмоционально акцентировала его ответы для наших. Через бурную русскую эмоциональную включенность вернее доходило более обтекаемо-цельное, более мифологическое индуистское мышление, где образы богов были живы, а не превратились в мертвых кумиров. Не выглядело нелепым, когда Свами, рассказывая историю Ауробиндо, мягко улыбаясь, говорил: "Кришна пришёл к нему и сказал..." Это древнее отношение человека с богами непосредственно становилось доступным пониманию -- как и тот современный момент, что Шри Ауробиндо никогда не называл себя учителем, а только исследователем, как и своих товарищей. И это близко отношению к духовной практике научного XX-го века -- а может XXI-го.
Я скажу, наверно, банальную вещь -- но в ашраме я порой находила реализованными свои духовные идеалы будущего. В частности, идеал создания спонтанных ритуалов на месте механических практик я увидела в киртане. Свами Брахмдэв хотел, чтобы между мантрами мы пели сами -- что нам хочется. Мантрами достигался нужный настрой, и все песни становились обращением к Богу: и песни про родину, и песни про любовь. Один колумбиец, полгода живший в ашраме, а полгода на родине, пел по-испански любовную лирику -- и это звучало как должное. Я сперва спела то, что первое пришло в голову -- "Карелию": в разных краях оставляем мы сердца частицу... Затем стала петь свои песни: хоть они у меня философские, и сколько я ни пела их в Ленинграде, они никогда не выглядели молитвами -- но там они ими стали. У Свами Ди были и свои песни: одну он перевёл на английский, колумбийцы на испанский, и мы на русский: "Течёт река, набирая силу. О Мать, я всегда буду твоим ребёнком: прими меня к себе -- и донеси до Океана."
Регулируя энергию, Свами Ди помогал нам петь -- как он вообще нам помогал. Мы не много времени проводили в ашраме: ездили в соседние города, поднимались в храмы, куда вела канатная дорога: в предгорьях Гималаев это обычное средство передвижения. Однако на третий день я стала замечать, что всё это не просто так: Свами работал всё время, проводя регулировку атмосферы и наших тел тоже. Его участие стало для меня откровенно, когда я, выйдя из автобуса, почувствовала себя плохо, села -- и вдруг боль прошла, и самочувствие стало нормальным: я подняла глаза и успела встретится взглядом со Свами, который сидел метрах в тридцати от меня. Я поделилась с девочками -- все они тоже что-то ощущали, то ночью, то днём. Тонкое восприятие невозможно без нормального состояния тела, поэтому целительство в Индии -- основа духовной работы.
Немножко скажу и об асанах. Как известно, цель телесных поз: асан йоги -- управление органами тела при помощи сознания. Но прежде всего -- нормализация жизненных процессов через устранение преград на пути естественных потоков энергии. Это основополагающая индийская идея: все потоки жизни должны течь свободно, как текут реки. В освобождении потоков -- глубинный смысл мировой битвы добра и зла -- сражения Индры со Вритрой. Запруды на пути рек ведут к катаклизмам: и память об этих природных катастрофах индийского региона хранит миф о Шиве, который подхватывает на свои плечи горную реку Гангу, падающую с небес на мирную землю. Но и природа нашего тела подобна природе земли. Препятствие на пути энергии порождает сначала невидимую болезнь, которая однажды может лавинообразно захватить и разрушить организм -- если, конечно, Шива вовремя не вмешается.-- Вот он и научил йогов асанам, цель которых -- умение чувствовать и устранять точки напряжения внутри органов!
По сути асаной может быть любая поза: важнее возникающее при этом внимание к своему организму и активная работа разума по совершенствованию тела. Специфика поз предоставляет лишь опытное знание о том, куда при этом положении тела полезнее всего направить мысль, энергию какого органа активизировать -- но это детали, более интересные медикам. Чтобы тело было открыто энергетическим потокам, оно должно быть одновременно фиксированным и расслабленным в любой, самой неестественной позе (разве мало их в нашей жизни!). Этому помогают звуки мантр, сопутствующие гимнастике,-- и, конечно, обращение к богам: которые сами являются этими потоками, а потому и ниспосылают их людям. Понять такой взгляд легко с точки зрения астрологии, где боги-планеты правят органами тела. Йоговская гимнастика и пение мантр подразумевает обращение к Богу, как индийские классические танцы и народные песни. Йога -- это всегда настройка на божественное и привлечение энергии "свыше", даже если изнутри. Без этого манипуляции телом и звуком лишаются силы и смысла.
В ашраме асаны проводила колумбийка Мария, которая пять лет назад приехала в ашрам и осталась насовсем, взяв на себя экономические дела. Мария говорила, чтобы мы направляли своё сознание в точки, где чувствуем боль и дискомфорт и устраняли их; и то, что перед каждой следующей асаной должен быть достигнут покой сознания после предыдущей -- подобный спокойной глади озера. Во время гимнастики мне нравилось переводить больше всего: потому что в этом момент я управляла словом: слово имело власть над телом -- это было здорово! И эффект асан, которые мы делали на свежем воздухе, в аромате деревьев и пении птиц, был очевиден -- за краткие две недели позвоночник приобрел гибкость, и даже при часовых сидениях в ашраме никакие части тела ни разу не затекали. Домой я вернулась здоровой, как никогда -- с фигурой молодой девушки, которой у меня уже давно не было. Я и до этого не была больной -- но небольной и здоровый -- две большие разницы. Это, конечно, во многом благодаря работе Свами Ди. Можно добавить, что зайдя на пять минут вскоре после возвращения в церковь, я с удивлением почувствовала там очень прямой, даже плоский вертикальный поток. (Недели через две он стал тоньше, а потом я уже его не ощущала: организм быстро теряет чистоту в условиях нашей экологии.)
Свами Брахмдэв вёл себя как гостеприимный хозяин: он читал наши мысли и исполнял желания своих гостей. Одной из женщин вместо обычных лепёшек захотелось хлеба -- и вот на столе появился хлеб. Потом ей показалось, что ковры в храме пора почистить. И Свами после завтрака предложил заняться карма-йогой: убраться на участке или в своих вещах -- делать не важно что, но с полным вниманием к действию. В храм он ненавязчиво направил меня и девушку, которая хотела с ним поговорить, но не решалась.
При первых словах из её глаз полились слёзы, но Свами ласково взял её за руку, сказав, что 99% всех проблем -- от неправильных мыслей. И после того, как её проблемы, в фатальности которых меня она почти убедила за то время, пока я их переводила, и вправду улетучились за считанные минуты и она расцвела, она рассказала, что как-то давно ей ярко приснился старик с седой бородой, которого она узнала в иконе, стоявшей ниже портретов Ауробиндо и Матери. Это был риши Бригу, создатель таблиц судеб и покровитель астрологов. Свами среагировал в индийском стиле: ничего удивительного, поскольку все мы в прошлой жизни уже не раз встречались. Он сам был из семьи астрологов и, рассказав о Бригу, которому индусы молятся об изменении судьбы, показал мне квадратного вида индийский гороскоп, составленный для ашрама, а потом оставил нас наедине с иконой, которую мы ещё долго изучали вдвоем, пока убирали храм.
Видение мыслей предстанет более понятным процессом, если знать, что это не есть буквальная трансляция слов из головы в голову -- а есть восприятие мысли, чувства и желания за пределами слов -- и её перевод в осязаемую форму. При этом легче видны истинные чувства и мысли -- но особую сферу представляют ложь и юмор. Свами Ди как-то поделился, решив, что это будет мне интересным, что он понимает практически всё, что говорят испанцы и колумбийцы (хотя испанского не знает, как и русского) -- но то, что говорят русские, порой представляет для него загадку. "Это потому, что мы часто думаем одно, а говорим прямо наоборот -- это русская манера шутить: у нас юмор такой,"-- объяснила я. Не знаю, понял ли он: он всегда внутренне очень серьёзен. Не живя в нашей сумасшедшей стране, нормальному человеку сложно научиться шутить и объясняться по-нашему.
Группа же, сопоставив впечатления о том, что делает Свами Брахмдэв, не могла понять, как он это делает. -- кто-то вспомнил даже Кастанеду, но ясности это не прибавило. По-русски было сказать: мы знаем, что вы знаете, и я сформулировала вопрос наступательно: "Everybody feels -- все чувствуют, что Вы делаете: объясните, как?" "Я ничего не делаю,"-- ответил Свами Ди: это была чистая правда. Как учит хотя бы астрология, образ исполнения желаний создаёт общая настройка на мировой резонанс. И что касается целительства: он этого, конечно, не делал -- но как же он достиг такого не-деяния? И тут нас подвела английская манера токинга: хоть Свами ничего не скрывал, он стал говорить элементарные вещи о том, что такое гармония,-- и большинству показалось, что он ушёл в сторону от ответа.
